А вот «по домам» могло бы ведь и не получиться. В смысле, и так конечно, вечер кончился не логично и ожидаемо, а экстремально, но могло и вообще не получиться по домам. Никогда уже.
— Пристегнулась? – спросил Сайрик у Маши. Та кивнула.
— А я тоже хочу пристегнуться! – сказал я, хотя мы с Маринкой сидели на заднем сидении автомобиля.
— Да тогда уж давайте все пристегнемся, и будем раздражать гаишников! – сказала Маринка, пристегиваясь со своей стороны.
— Не, гаишников мы раздражать не будем все равно, — задумчиво сказал Сай, глянул в зеркала, завелся, — Ну, все пристегнулись что ли? Едем?
И вот тут я себя и удивил.
— Нет! – сказал я, — Не едем, погоди-ка!
— Чего?
— Погоди, погоди, — просто у меня перед глазами повисла картина искореженного корпуса автомобиля, из которого, я ясно видел, торчала моя левая рука без пары пальцев, зато обильно забрызганная кровью. А судя по тому, что капота не было, а я точно знал, что его не оторвало, влетевший в салон двигатель
— Что с тобой? – испуганно спросила Марина, — Тебе плохо?
— Ах, как кружится голова… — полупропел я, пытаясь улыбнуться, — это ты, красотка, так вскружила мне голову! Нормально все.
— Нет, смотри, побледнел весь как!
Обернулась Маша:
— Паш, смотри, он и правда весь бледный!
— Нормально все, взбледнулось просто, поехали, — сказал я повернувшемуся Саю.
— Точно?
— Точно, погода меняется просто, наверное.
Паша вырулил со стоянки и помчал нас с Мариной к ней домой по ночному Московскому шоссе. После перекрестка с улицей имени 22-ого партсъезда, Паша решил было перестроится в третий ряд, хотя вроде и необходимости особой не было – ночь, дорога пустая – но, только он включил поворотник, раздался протяжный «бип» и нас слева обогнал стремительно летящий куда-то автомобиль одного из последних семейств Лада.
— Навстречу смерти торопится, — пробормотал я.
— Безбашенные люди! – ответил Сайрик, — За 150 ведь летит. На такой-то машине. Как Беляков в «нашей раше», помнишь? «Лада Приора разгоняется до ста километров в час… И взрывается на хрен!»
— Ага.
Ну и мы видели это. Своими глазами. Буквально через каких-то сто метров, на перекрестке перед БКК, водитель той самой Лады решил, что успеет проскочить на «конец желтого, начало красного» и, похоже, втопил еще сильнее. А с той стороны, на встречную из третьего!!! ряда вывернула поливальная машина (ну знаете, старый ЗИЛ). Видимо, водитель задумался и не рассчитал тормозной путь, и, чтобы не допустить аварии, вывернул на встречную.
Столкновение было огромной силы. Может быть все было бы не так страшно, если бы поливалка была пустой.
Мы видели все это, подъезжая к перекрестку. По-моему, я закричал «Тормози!», хотя мы и так оттормаживались перед светофором, и судорожно пытался расстегнуть ремень. Сай моментально припарковался, я как раз сумел справится с ремнем, мы почти синхронно распахнули двери и кинулись к искореженным машинам.
Лада выглядела точно так же, как и в моем видении, вот только в видении фигурировал «Шевроле Авео». Из под пассажирской двери тихонько капала на мокрый (бочка поливальной машины треснула, из трещины хлестала вода) асфальт кровь.
Я замер на секунду, повернулся к Саю, сказал:
— Скорую…
— Маша уже звонит, — ответил Паша и пошел к ЗИЛу.
С другой стороны улицы подходили какие-то люди, видимо из машин, остановившихся на светофоре. Я попытался открыть заднюю правую дверь Лады. Бесполезно, заклинило намертво. Дверь перекосило, от этого треснуло стекло и немного вышло из пазов. Я схватился за край, дернул, стекло раскрошилось по трещине, я оторвал кусок, достаточный, чтобы заглянуть внутрь.
Лучше бы наверное, я не заглядывал… Мальчик, лет 10-12, естественно без спецкресла… Это было жутко. Мертв, конечно же мертв…
Не знаю, на что списать мои слезы (обычно меня нельзя назвать склонным к рефлексии), видимо, болезненные события начала мая сказались. Я глядел на мертвого ребенка и слезы катились по моему лицу.
«Нельзя, просто нельзя… Ему было весело, немного жутко и весело. За рулем отец, следовательно, он уверен, ничего плохого не случится… Он не знает, он не понимает, просто не понимает, что родители тоже могут ошибаться… И он даже не успел понять, что все. Не успел испугаться. Такая скорость! Но это нечестно! Просто несправедливо! Нельзя доверять детские жизни безответственным людям!», примерно так я думал, глядя в салон разбитого автомобиля, сквозь слезы. Я просунул внутрь руку и коснулся руки искореженного детского тела.
«Так неправильно… Так неправильно… Так не должно быть!»
И ребенок вздохнул.
Плохо, агониально, судорожно, мышцами спинами, рефлекторно, спинным мозгом, но вздохнул!
Что происходило позже, я не запомнил, лишь через пару недель мне смутно напомнили сны.