Он не привык общаться мыслями, поэтому просто сказал:

— Привет, Настя.

— Здравствуй, Павел, — услышал он в голове ее голос спустя несколько секунд.

— Как сидится?

— Скучно. Ты всегда такой шутник? – Сайрику показалось, что она улыбнулась.

— Пахоменко мертв. На этот раз навсегда.

— Рада это слышать. Старый ублюдок получил свое, а вы – свое, — легкий смех заплясал в мыслях лейтенанта.

— Я пришел, чтобы спросить тебя кое о чем.

— О, знаю-знаю, можешь не говорить. Ведь эта мысль крутится у тебя в голове весь день, хотя, тебе это известно лучше меня.

— В таком случае, каков ответ?

— Да, Павел. Ты годен к обращению. Это все?

— Пожалуй… Не скучай, Настя, — Сайрик развернулся и быстро вышел, с силой захлопнув за собой легкую дверь хранилища. Он быстро шел прочь от подвала, руки дрожали. Но все, что он испытывал, была непреодолимая ярость. Он злился оттого, что пригоден. Злился оттого, что он уезжает, а Аня и Элмо остаются.

 

Пришел день начала его бессрочной командировки, уезжать не хотелось, ему было тоскливо, но он надеялся, что новые впечатления от работы в другой стране сгладят это чувство. И долгих прощаний он не любил. Он не обнял Аню снова и не поцеловал. Поднял с пола зала ожидания сумку и развернулся, быстро направившись в сторону коридора –  заканчивалась посадка на рейс.

 

Спецназ.

23 июля

— Мышь! – сказал старший прапорщик Никулин.

— Летучая? – с какой-то усталостью в голосе осведомился Афанасьев.

— Ага.

«Бля», которое вырвалось у капитана, перекрыл приказ полковника Смирнова:

— Группа прикрытия – держать тварь.

— Есть, — ответил, как привык Никулин.

Рассохину вспомнился разговор в машине. Стало тоскливо. Значит, Драгунов действительно все знает. Все предусмотрел. Значит, и правда: НЕ придет он – в лучшем случае.

На пляже было пустынно. Помогло и объявление по телевизору о повышенной бактериологической опасности купания, и наряды милиции на Волжском проспекте, безжалостно заворачивающие любые автомобили. Маршруты движения общественного транспорта были изменены якобы по причине ремонта дороги. Некоторые участки Волжского проспекта даже перекопали на всякий случай.

На стоянке, принадлежащей «Самарскому Обществу Ветеранов», о чем возвещала табличка на воротах,  сейчас размещались два омеловских спецфургона (в одном из них находился мрачнеющий с каждой минутой Афанасьев, курсанты Черный и Алешин; в другом – старший лейтенант Белов, лейтенант Калужин, подполковник Никифоров и Анастасия Копылова), майор Рассохин, полковник Смирнов (командующий операцией «Сеть»), курсант Свиридов, старший сержант Васильев, старшие лейтенанты Данилов и Козловский, лейтенанты Грызлов, Рохлин, Автаев, старший лейтенант Махов, капитан Неклюда и рядовой Маслов. Группа прикрытия – старший прапорщик Никулин и старшина Сабуров – располагалась на крыше лодочного ангара, примыкающего к забору стоянки. Сержант Карпов с биноклем обосновался в будке сторожа стоянки. Снайпер Ануфриев удобно лежал на крыше основного корпуса мукомольного завода № 3, не отрывая правого глаза от прицела своей идеально пристреленной снайперской винтовки Драгунова; снайпер Бестужев занимал позицию на крыше дома номер 4 по улице Комсомольской. Ни одному из снайперов впоследствии не было предъявлено обвинения, хотя именно они были виновны в произошедшим позднее. Вина одного заключалась в попадании. Вина другого – в промахе.

Никулин и Сабуров познакомились семь лет назад. На первую чеченскую войну они попали рядовыми солдатами срочной службы. Судьба свела их в развалинах жилого дома в Грозном.