Испугался я того, что вампир пришел ко мне. «Почему я?» — кто из нас не задавался подобным вопросом? Я лично спрашивал об этом небо тысячи раз. Но я справился с собой. Я перестал боятся. Помог этот беспрерывный шепот. Я понял, что он не пугает меня, а раздражает.

И еще одно. Последние пять лет, я был на грани. Иногда чувство грани усиливается, иногда слабнет. Я говорю о грани между жизнью и смертью. Мне не особо критично жить или умереть. Живу лишь интересом: а что дальше? И надеждой. На лучшее, конечно. Потому я, в конце концов, и принял решение пустить эту мразь. Почему-то мне даже в голову не прошло, что после укуса я не умру, а стану вампиром. И я сказал:

— Заходи! Тебе окно открыть или хватит и форточки?

Хватило и форточки. Елена (ее так звали) эффектно растаяла в морозном зимнем воздухе, оставив лишь легкий туман, как напоминание о себе. И вот этот туман, в котором, казалось, мелькают черты лица, начал неспешно проникать в комнату сквозь чуть-чуть приоткрытую форточку. Я не был напуган больше. Понимаете, если вы верите в вампиров, то вы верите во все, что о них знаете. Я читал Стокера. Я читал фантастический роман барона Олшеври, не говоря уже о Алексее Константиновиче Толстом. Я смотрел многие фильмы о вампирах, от классических ужасов, до детских комедий. Поэтому, когда я понял, что передо мной вампир, я уже не мог удивиться (или испугаться) его способностям.

Она проникла в комнату. Морозный ветерок, игриво задувающий в форточку, волновал ее длинные волосы. Я зачем-то снял наушники. Расстегнул воротник рубашки. Лена улыбнулась. Как отвратительна ее улыбка! Эти длиннющие клыки… уах! Омерзительно!

Медленно переступая по ковру босыми ногами, вампирша подходила ко мне. Нас разделяло метра три, но мне показалось, что все 10. Я смотрел на приближающуюся смерть и ни о чем не думал. Похоже на беззвучно работающий телевизор в пустой комнате. Картинка есть, а осмыслить ее некому.

Елена подошла. Положила руки мне на талию. Я был загипнотизирован ею. Я не мог не то что убить ее, я не мог даже бежать. Рефлекторно я прижал подбородок к груди. Заметив это, она рассмеялась. Хм, а вот смех у нее приятный. Рукой вампирша откинула мою голову назад, открывая шею, и резко, как кобра, попыталась укусить меня за шею. И так же резко отпрянула. Даже в слабом свете, проникающем сквозь окно, я увидел багровеющий ожог на Елениной нижней губе. Конечно! Серебряная цепочка! Я и забыл про нее. А вампир обжегся о серебро. И вот тут меня обуяла ярость.

Я был в ярости. В ярости, сжигающей мозг. В ярости, вытесняющей логику и заставляющей действовать инстинктивно. Я был зол на вампиршу – за то, что она хотела меня убить. Я был зол на вампиршу – за то, что она не смогла меня убить. Я был зол на серебряную цепочку – за то, что она висела на моей шее. Я был зол на себя – за то, что стоял столбом, когда нужно было действовать.

Я схватил вампира за голову и прижал его голову к своей шее. Еле слышное шипение проникало в мои уши. В абсолютной тишине Лена пыталась вырваться из моих объятий, судорожно дергая головой и упершись руками в мою грудь. Ее руки были холодны. Правильно – она же мертва! Продолжая удерживать андэда[1] за голову одной рукой, другой я сорвал с шеи цепочку и начал запихивать ее в пасть кровопийце. Я действовал очень не аккуратно, поэтому секунд через пять нижняя челюсть вампира с противным хрустом вышла из суставов и безвольно повисла, легко пружиня. Этого мне было мало. Я запихивал цепь еще глубже в горло. А Лена, казалось, слабела от прикосновений серебра к ее проклятой плоти. Моя рука погрузилась в ее рот почти до запястья, когда вампирша вспыхнула.